Э. О. Хейфец
Поцелуй Иуды

Мало найдется столь ярких образов предательства, как поцелуй Иуды. Благостная форма здесь противопоставлена подлой сути поступка. Такие образы создают легенды, рождающиеся из многократных пересказов и переосмыслений. Иное дело, реалистический рассказ.

Предатель обыкновенно трус. Ему незачем подходить к Иисусу, окруженному толпой разъяренных апостолов и целовать его, рискуя головой. Достаточно указать на него издали. Нелепость этого чувствует Лука. При поцелуе Иуды апостолы говорят: «Не ударить ли нам мечом?» (Лука: гл. 22 стих 49). И Петр бьет, но удар приходится не на Иуду, а на раба первосвященника.

Между тем, устные предания неуклонно возвращаются к Иуде. Один гриб так и называется: иудино ухо (Hirneola auricula-judae). Наверное, Иуду заменил рабом один из евангелистов, ощутивший, сколь кощунственно унижать предателя физически, когда муки и унижения предстояло пройти Христу.

И еще один штрих добавил Лука. Он правомерно приписал Христу исцеление невинно пострадавшего (Лука: гл. 22 стих 51).

В эпизоде с мечами сохранился отголосок подлинных событий. Полагают, что приверженцы Иисуса собрались на Масличную гору, господствовавшую над Иерусалимом, чтобы восстать против римского владычества. Именно за это был распят Иисус. Но само восстание сыграло столь малую роль в становлении христианства, что стало казаться нелепостью, подобно удару, нанесенному невинному рабу, сохраненному в евангелиях как символ готовности к защите.

К сожалению, такая показуха присуща не только героям святого писания. После казни Саддама Хуссейна т. н. «мстители» вздернули не судей и не палачей, а сотню ни в чем не повинных шиитов Багдада, помогая своим «врагам» разделять и властвовать.

Что же стало прототипом легенды о поцелуе? Можно предположить, что Иуда попросту поцеловал Христа на прощание без всякой задней мысли. Но такой поцелуй был бы панибратством. А если бы потом Иуда еще и бахвалился тем, что целовал учителя, идущего на смерть (или если бы это сделали в легендах его ученики), то такая похвальба была бы сродни измене. Вспомним, как был наказан Петр за простое уверение в преданности.

Полагаю, что такое восприятие поцелуя и породило легенду о предательстве. Изначально же Иисуса целовал  не простой апостол, а тот, кого в древности считали выше Христа.

В рассказе о преображении Иисус встречается с Моисеем и Илией (Матфей, гл. 17; Марк, гл. 9; Лука, гл. 9), благодаря чему лицо его сияет, а одежды становятся «белыми, как свет». Такой рассказ повторение легенды о Моисее, чье чело воссияло после встречи с самим богом. Христу (в переводе с греческого, помазаннику), царю иудейскому, приходится довольствоваться встречей с предками. Поцелуй праведника не мог быть унижением, особенно если то был поцелуй Иуды Маккавея — избавителя Иудеи от иноземного ига, санкционирующего таким образом Иисуса на восстание против римского владычества.

Впоследствии, когда Христа возвысили до степени бога, а восстание было предано забвению, поцелуй стал казаться святотатством1. Его не могли приписать блаженной душе покойного праведника. Поступок перенесли на апостола. Не уверен, что он был тезкой Маккавея, но, кличка свидетельствует о его существовании. Искариот, вернее, Иш-Крайот означает «человек Крайот» — поселков на берегу Средиземного моря на западе Галилеи. В Палестине, разделенной множеством застав, чьи мытари-таможенники стали притчей, Иш-Крайот был чужаком для уроженцев востока Галилеи и Иудеи, и уже потому его могли недолюбливать.

Можно представить себе, как этот муж, видя сравнительно небольшое — хотя достаточное, чтобы утонуть, угощающее коварными штормами и острыми базальтовыми скалами озеро, спрашивает у местных рыбаков: «И эту лужу вы морем называете?», а затем рассказывает о Старшем море (так Средиземное море зовется на Иврите), обильно мешая правду с выдумкой по привычке моряков, рыбаков и жителей Востока. Было за что возненавидеть такого человека!

К тому же позднее произошло отталкивание Христианства от Иудаизма. Оно было столь сильным, что в символ предательства превратилась не кличка, а само имя, в древней Иудее столь же обычное, как у нас «Сережа». Не спасло его даже заступничество евангелистов, называющих Иудой другого апостола — Лука (глава 6, стих 16) и Иоанн (глава 14 стих 22) и даже родного брата самого Иисуса — Матфей (глава 13 стих 55) и Марк (глава 6 стих 3).

Примечание

1Примером подобного переосмысления является «крещение», вернее, омовение Иисуса, произведенное, согласно легендам, а возможно, — и на самом деле Иоанном-предтечей. Таким образом Иоанн смыл с Христа первородный грех. Обожествление Христа сделало этот обряд лишенным смысла. В трех Евангелиях Иоанн не просто восхваляет Христа, а унижается, говоря, что недостоин развязать сандалии и долго отказывается от свершения обряда. В четвертой книге тезка предтечи умалчивает о столь странном происшествии, как смывание несуществующих грехов со спасителя, хоть и продолжает унижать достойного человека лишь потому, что он пришел к своего рода христианству до Христа.