Пройденный этап

Поражение атеизма в 90-х гг. прошлого века, обусловленное возвратом в постсоветский мир дореволюционных порядков, внешне проявилось в закрытии домов научного атеизма, в нападках средств массовой информации на марксизм и материализм, внутренне – в преобразовании безрелигиозного, а то и атеистического сознания значительной части населения, в том числе и интеллигенции: многие после долгих лет «засилья» атеизма будто протрезвели, увидев в последнем главную причину общественных неурядиц, аморализма, бездуховности, утраты культуры и проч. Некоторые из тех, кто в силу разных причин продолжал упорствовать в «неверии», избегали называть себя атеистами, а если и признавались в своем неверии, то стыдливо, стараясь тут же отмежеваться от атеизма марксистского как догматичного и примитивного.

Между тем, постепенно общество приходило в себя: с середины 90-х гг. стали появляться и шириться объединения атеистов (иногда под именем гуманистов, скептиков, антиклерикалов, анархистов). Сначала робко, но постепенно все смелее «безбожие» отвоевывало значительные участки пространства как в прямом смысле слова, практически, – на площадях городов в антиклерикальных пикетах, так и в переносном, – в информационном пространстве, на страницах книг, периодических изданий, на сайтах Интернета, пропагандируя культурное наследие вольнодумцев прошлого и сочинения современных западных свободомыслящих.

Для современной России крайне важна совершающаяся ныне активизация атеистической мысли: органичное для феодально-буржуазного, говоря условно, режима единение государства и церкви, которые, как писал первый русский революционер А. Н. Радищев, «союзно общество гнетут», может привести и уже приводит к упадку духовной культуры, если под ней понимать восприятие, усвоение и развитие личностью и обществом интеллектуальной, нравственной и эстетической сфер деятельности. Значит, сопротивление упадку духовной культуры посредством распространения атеистических идей есть одно из (именно только «одно из») направлений борьбы за достойное будущее России.

Однако каковы наиболее эффективные формы влияния атеистического, материалистического, мировоззрения на общественное сознание? История предоставила нам огромное многообразие вольнодумных учений в самых различных проявлениях – это и хитроумная оппозиционная схоластика средневековья, и антиклерикальное зубоскальство вагантов, и серьезное обсуждение материалистических проблем французскими материалистами, и их же язвительное, приспособленное к уровню обыденного сознания, раскрытие моральной несостоятельности сакральных книг; и теоретический марксистский атеизм, и сатирические картинки Жана Эффеля, да мало ли что! Всему свое время и место. Основное направление современного «атеистического потока», обращенное к пропаганде (в академической или популярной форме) научных знаний о религии и свободомыслии в их прошлом и настоящем, противодействие усиливающемуся клерикализму в нашей стране, безусловно, плодотворно. Но не всё так просто…

В сети недавно появилась статья А. Щёва «Почему Иисус Христос не суперзвезда». Своей неординарностью она наверняка привлечет внимание и атеистов, и верующих, и сторонников, и недоброжелателей. Автор остроумен, наблюдателен, занятен; «перетряхнул» весь новозаветный материал, чтобы низвести «галилейского сумасброда» Иисуса до уровня «паразита-халявщика», «шарлатана, самозванца и пьяницы» «с крайне узким кругозором», а в конце статьи ошарашить читателя «собственной догадкой»: этот «главарь тоталитарной секты» на деле был «тайным агентом-провокатором на службе римских оккупационных властей» с целью «идеологического разложения населения древней Иудеи». Поводом для статьи, по словам самого А. Щёва, послужила необходимость полемики с неким Александром Ярославцевым, который в статье «Авторитарный аспект христианства» пытался выявить гуманистический аспект христианства, отделив его от тоталитарной стороны.

А. Щев строит свои суждения о Христе и христианстве, исходя из убежденности в обратном, то есть, в полном аморализме основателя христианства и его последователей. Убежден он и в объективности своего расследования, считая, что и сам следует правилу: «единственной возможностью вынести объективное суждение о нем (Иисусе Христе – З. Т.) может быть только самостоятельное чтение Нового завета», и что «суждение должно исходить из разумных и четких критериев». С последним вполне можно согласиться, хотя неплохо было бы определить, что это за критерии.

Но что значит «самостоятельное чтение Нового завета» как критерий объективности? Вряд ли кто-либо приступал к чтению Нового завета без предварительного, сложившегося благодаря разным факторам, отношения к Библии, – религиозного, нигилистического или научного. С нашей точки зрения, возможность объективной оценки персонажей Нового завета на основе только религиозных критериев весьма сомнительна. Но предположим, что неверующий человек взялся за чтение Нового завета самостоятельно, не ознакомившись хотя бы с соответствующей главой из учебника по религиоведению. Составит ли он объективное представление о содержимом книги? Не уверена в этом, его мнение будет, скорее, субъективным. Элемент субъективного отношения к евангельским персонажам сохраняется (в разной степени) и у многих исследователей истории христианства. А если в наши дни человек строит свое отношение к тому же Иисусу, опираясь лишь на одну из исторических трактовок новозаветных персонажей, то так же вряд ли избежит односторонности и субъективизма. Хотя и односторонний подход в бесконечно многообразном культурном поле может дать полезные всходы.

А может и не дать. А. Щёв, неплохо ориентируясь в тексте Нового завета, выбрал из него сведения и о том, как Иисус «обзывал» фарисеев безумными, слепыми, лицемерами, гробами повапленными, змеями, порождениями ехидниными… Поневоле приходит в голову мысль о том, что евангельское отношение к противникам воспринято и нашим автором. Впрочем, уже с самого начала распространения христианства и по сей день отношение к «врагам» – «еретикам», «безбожникам», «богоборцам» – ориентировалось на новозаветные образцы. В этом плане мало чем отличаются Кирилл Александрийский, Иоанна Златоуст или Иосиф Волоцкий, да и некоторые весьма известные религиозные философы. Эта устойчивая практика «обзывания», освященная сакральными текстами, оседала в подсознании, проявляясь в психологии «пасомых» религиозных масс, а также в обличительных речах и писаниях не только богословов, но и их оппонентов – инаковерующих, свободомыслящих, атеистов. Может быть, во имя гуманизма, то есть, утверждения достоинства человека, земному обществу пора начать очищение сознания и подсознания от того, что А. Щёв назвал «зверскими перлами»?

Известно, что на протяжении истории христианства центральный образ Нового завета – Иисус Христос – воспринимался критически мыслящими деятелями культуры неоднозначно, чему давали повод сами новозаветные книги. О противоречиях, содержащихся в них, а также в сочинениях богословов, пытавшихся раскрыть сущность и функции евангельского образа, писалось немало. Писал об этом и известный советский религиовед И. А. Крывелев. В книге «Христос: миф или действительность?» (М., 1987) он показал, кроме того, стремление ряда иудейских идеологов представить Христа одним из пророков иудаизма. Но для затронутой нами темы важно то, что И. А. Крывелев обрисовал и ряд светских трактовок «Христа многоликого»: так, по Ф. М. Достоевскому Иисус – поборник внутренней свободы; по Л. Н. Толстому – идеал нравственного совершенства; по К. Каутскому и «обновленцу» А. Введенскому – революционер-бунтарь; по Э. Ренану – обаятельный герой-страдалец; по А. Немоевскому, А. Древсу – олицетворенное небесное светило. Кроме того, Крывелев обратил внимание на течение, наиболее последовательными выразителями которого были Ж. Мелье, А. Бинэ-Сангле и Я. Минц. Французский врач Бинэ-Сангле написал двухтомный труд «Безумие Христа» (1910), а советский врач Я. Минц в 1927 г. опубликовал статью «Иисус Христос как тип душевнобольного». Понятно, о чём может идти речь этих работах. Еще до них Жан Мелье (1664-1729), французский атеист, материалист, обосновавший идею неразрывной связи религии с интересами угнетателей, счёл нужным показать несостоятельность образа Христа как возможного защитника угнетенных. Это, по мнению Мелье, «жалкий фанатик», «ничтожный человек, который не имел ни таланта, ни ума, ни знаний и был совершенно презираем в мире», и в то же время «мнил себя всемогущим». Опираясь на отдельные евангельские стихи, Мелье пишет и о том, что Иисуса считали одержимым бесами, безумцем, и о противоречии между проповедью любви и ненависти к родителям, братьям, близким и т.д. – очень близко к тому, что мы читаем в статье А. Щёва. И надо, видимо, согласиться с И. А. Крывелевым, который сделал вывод: Мелье «не отдает себе отчета в том, что его время – это совсем не то, в которое жил или мог жить Христос. Французским просветителям не хватало именно исторического подхода» (с. 36). То, что накануне французской революции выглядело как безумие, за 18 веков до этого могло полностью соответствовать принятым тогда стандартам поведения и сознания. Это верно.

Но в таком случае заслуга Мелье состоит в том, что уже в XVIII в. он обнаружил несоответствие многих новозаветных изречений моральному уровню своего времени, их неприменимость к социальному и нравственному совершенствованию общества. Судя по всему, такую же задачу ставит перед собой и А. Щёв. Традиция отношения к персонажам Нового завета, отчетливо проявившая себя в суждениях Мелье и ряда других авторов, в том числе и Демьяна Бедного, фрагменты поэмы которого как некие опорные пункты пронизывают рассматриваемую статью, и воспроизводится А. Щёвым. Добавляются новые соображения, выявляются с точки зрения здравого смысла противоречия в евангельских текстах, изыскиваются всё новые поводы для того, чтобы ввергнуть в бездны аморализма почти всех евангельских персонажей (со слабой симпатией отнесся автор только к Иоанну Крестителю, да к апостолу Павлу). Создается впечатление, что для автора Иисус Христос – живая личность, с реалистическими подробностями описанная в Новом завете. Всё, написанное в этой книге об Иисусе и «его шайке апостолов», воспринимается автором как исторически достоверные свидетельства. Иисус предстает перед нами как личный враг А. Щёва, олицетворяющий собой такие пороки, как безделье, жестокость, деспотизм, алчность, лицемерие, трусость, предательство. Автор же, соответственно, предстает как обличитель этих пороков (само по себе обличение пороков полезно), но одновременно – как христоборец. Христоборчество, совершенно бессмысленное и даже вредное занятие, по существу и составляет смысл и содержание статьи.

Правда, в упомянутой статье есть и вещи, которые не новы, но ныне приобретают актуальность, прежде всего, в связи с попытками сохранить христианство, выдавая Христа за образец революционера и проповедника социального равенства. Перечисляя различные формы эксплуатации в Римской империи, А. Щёв пишет, что «евангельский Иисус не выступил против ни одной из этих форм социальной эксплуатации и несправедливости». С этим можно согласиться, как и с тем, что о социальном равенстве в Евангелиях и речи нет, ведь «Кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мф. 13:11-12). А. Щёв прав, подвергая сомнению версию об Иисусе Христе как пламенном революционере или социальном реформаторе и утверждая, что «ни к какой общественно-политической революции в современном ему государстве Иисус не стремился», – ведь общеизвестные призывы к подчинению рабов господам, как бы они в наши дни ни трактовались, сохраняются, и, надеюсь, сохранятся для потомков в историческом документе под названием «Библия». Но не случайно предводители народных восстаний под религиозным флагом «не видели» эти призывы и тем более не руководствовались ими.

Но, может быть, для осуждения рабства создателями новозаветных книг еще время не пришло? Ссылаясь на Плиния Младшего (1 в. до н.э.) и полагая, что даже некоторые рабовладельцы задумывались о жалкой участи рабов, А. Щёв противопоставляет Христу «просвещенных римских аристократов», которые, «не отвергая рабовладения», мягко обращались со своими рабами. Добавлю, что до «просвещенных рабовладельцев» в Греции c V в. до н.э. существовала школа киников, которые, не призывая к восстанию, прямо выступали против рабства (были и сочинения под названием «Против рабства»), проповедовали равенство всех людей по природе. Об этом написаны превосходные книги И. М. Нахова «Киническая литература» и «Философия киников», и нашим «новым безбожникам» неплохо было бы ознакомиться с ними. С возникновением христианства некоторые киники влились в новое движение, и идея биологического равенства трансформировалась в идею равенства христиан в спасении и в идею отрицательного равенства (выражение Ф. Энгельса) всех людей в грехе, в порочности, начало которому положили своим непотребным поведением в раю Адам и Ева.

Отмечу также, что автор справедливо сомневается в разумности применения тех или иных евангельских рекомендаций к реальной жизни. Например, ставится вопрос: помогают ли в воспитании уважения детей к родителям, старшим слова, приписываемые Иисусу, о том, что он принес не мир земле, но разделение: отныне «отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери и дочь против матери…» (Лк. 12:51-53), о том, что, если кто «не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, и притом и самой жизни своей», тот не может быть учеником Христа (Лк. 14:27). Действительно, в наше время человек, который ради поклонения себе провозгласил бы свое право на разрушение мира в чужой семье, вряд ли приобрел бы много сторонников. Или – еще вопрос: надо ли брать за образец поведения «птиц небесных», которые «ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы», или «полевые лилии», которые «ни трудятся, ни прядут» (Мф. 6:25-34). Автор прав, говоря о том, что, «если бы люди следовали примеру лилий, то жизнь человечества пришла бы к концу». Но, с другой стороны, в Новом завете есть и другое: «не кради, а лучше трудись, делая своими руками полезное» (Еф. 4:28), или «Трудящемуся земледельцу первому должно вкусить от плодов» (2 Тим. 2:6), или общеизвестное «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь»(2 Фес. 3:10). Объективность требует учета этих поучений, если уж затрагивается вопрос об отношении к труду в Новом завете (кстати, на эту тему существует обширная литература), однако, здесь, как и в ряде других авторских изысканий, мы сталкиваемся с тенденциозным подходом.

Можно согласиться и с тем, что не стоит использовать образ Христа для обоснования прогрессивных идей, освободительных или гуманистических. Но тогда надо объяснить, почему этот образ сохранял и сохраняет притягательность (используется!) в освободительной борьбе народов Венесуэлы, Колумбии, Эквадора, Никарагуа…

Вопрос: нужно ли в научных и популярных работах обращать внимание на неприменимость ряда моральных принципов, изложенных в Библии, к сегодняшним условиям? На несоответствие изложенного в Библии историческим фактам? Здравому смыслу? Сопоставлять содержание Нового завета и последующую его богословскую и научную интерпретацию? И т.д. Наверное, нужно. Но не в такой оскорбительной форме.

Наш главный упрек в адрес А. Щёва, – совершенно неприемлемая форма изложения материала, которая отражается и на качестве содержания статьи. Автор, судя по всему, старался раскрыть глаза читателям на несовершенство морального аспекта священных книг, но, подражая радикальным предшественникам, он всемерно утрировал обличительный тон их сочинений, грозя скатиться в поток хулиганского отношения к религии и верующим, которое в сети, да и в жизни начинает приобретать характер моды: это и циничные ролики с использованием мата, и столь превозносимые ныне либералами пляски пуссек, и крестоповалы, и вот, наконец, Христоповал. Слова, которыми характеризуется главный евангельский персонаж, безусловно, оскорбительны для верующих, это не просто мнимые или действительные пороки, но унизительные прозвища: «маргинальный выскочка и деревенский невежда», «люмпен и пьяница», «закоренелый грязнуля», который «свинячил, воровал, ругался и скандалил», «охмурял фокусами». Бессмысленны и безосновательны такие характеристики христианского учения, как «библейский бред», «дикое и мракобесное учение Иисуса». Вульгарен стиль целого ряда выражений (по поводу «бегства в Египет»: «подрали со своим драгоценным сыночком наутек»; Иисус «в дорогих хитончиках» «таскался по домам богачей»; по поводу «чудесных исцелений»: «дунул, плюнул и здоров безо всяких докторов» и проч.). Такие вещи, к сожалению, не красят автора статьи ни как журналиста, ни как атеиста.

Для того, чтобы бороться с религией даже в просвещенном XVIII в., нужно было обладать, подобно Жану Мелье, да и французским просветителям, гражданским и интеллектуальным мужеством. Выставляя Христа в непристойном виде, тогдашние критики замахивались на строй, вполне способный их уничтожить физически. Но в наши дни большой смелости – ни гражданской, ни, тем более, интеллектуальной, – для поношения, унижения центрального персонажа сакральных книг, которому поклоняются миллионы людей, не требуется. Этот феномен, называемый в атеистической литературе религиозным нигилизмом – самая неплодотворная форма критики религии, отнюдь не способствующая утверждению гуманистических ценностей.

Говорить о том, что вера в Христа – это «уродливый вывих массового сознания», означает, что автор фразы, по существу, истории христианства не знает. Приверженцам радикального безбожия полезно было бы ознакомиться с работами Ф. Энгельса о первоначальном христианстве и о крестьянской войне в Германии 1525 года. Надо думать, принципы подхода основоположников марксизма к религии и всему с нею связанному соответствуют современному уровню религиоведения и органично связаны с гуманистической традицией. Когда-то Макс Штирнер в сочинении «Единственный и его собственность» присвоил себе право как эгоисту, возвышающемуся над толпой, унижать тех, кто «страдает манией нравственности, законности, христианства», – ведь «все это сумасшедшие, и нам только кажется, что они ходят на свободе, ибо дом умалишенных, в котором они разгуливают, чрезвычайно велик». Как известно, К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии» довольно подробно разобрали сочинение Штирнера и показали его философскую и этическую несостоятельность. Одна из его характеристик – «мелкобуржуазная карикатура на стачку». И этим всё сказано.

З. Тажуризина

Сентябрь 2012 г.